шаг на крыльцо. Никого не было!
И тут мне в голову пришла сумасшедшая мысль.
— Ленора?.. — прошептал я. — Это ты? Ты здесь?
Нет, не было тут моей Леноры. Был только ночной мрак, сырость и тишина. Тишина, когда слышен звон в ушах, когда в виске пульсирует сосудик, когда не хватает воздуха.
— Ленора, девочка, сладкая моя, где ты?
Нет ответа! Я закрыл дверь, поставил свечу на стол и сел в кресло.
И снова стук! Откуда это? Может, поднялся ветер и стучит плохо закрытыми ставнями? Я встал, подошел к окну и открыл его. И тут…
Откуда он взялся? Я не видел, как он влетел. Это был огромный черный ворон. Он как бы вышел из-за портьеры, махнул пару раз крыльями и оказался на голове бюста богини Паллады. Это бюст мы купили вместе с Ленорой, считая, что должны благодарить ее за мое удачное возвращение с фронта. Ворон спокойно сидел и смотрел на меня своими черными глазами. Он казался очень важным и значительным.
Я почувствовал, что сердце начало успокаиваться, страх прошел, и я нашел в себе силы улыбнуться. Это всего лишь птица. Она залетела погреться. Хотя… ворон… ночью… я никогда не видел, чтобы вороны летали ночью. Это был необычный ворон, он знал что-то такое, чего не знал я.
— Кто ты? — спросил я его. — Откуда ты? Как тебя звали там, откуда ты прилетел?
— Nevermore! — каркнул ворон, и у меня по спине пробежали мурашки.
Это было его имя? К вам прилетал когда-нибудь ворон с именем Nevermore? Это самое безысходное, самое страшное слово, которое придумали люди. Его надо исключить из всех словарей, запретить писать и произносить его. А тут на голове бюста Паллады сидело адское воплощение этого слова. Оно как будто прилетело оттуда, откуда не возвращаются, из царства Аида, из царства забвения, из царства Nevermore. У меня опять застучало сердце, мне захотелось, чтобы ворон улетел, не терзал мою грудь, не разрывал мое сердце.
— Улети! — прошептал я. — И ко мне вернется покой…
— Nevermore! — снова услышал я.
Откуда он знает это чудовищное слово? Он меня не боится, он жил с кем-то из людей. Кто был его хозяин? Почему этот человек так часто повторял это слово, что глупая птица его запомнила? Какую страшную он прожил жизнь, что это слово стало кличкой адской птицы? Он умер, и птица ищет нового хозяина? Или это намек? Голос той, о ком я думаю? Но почему ворон? Откуда он? И почему Nevermore!
Я придвинул кресло почти вплотную к бюсту, что не произвело на ворона никакого впечатления. Вблизи я разглядел, что ворон очень стар и худ. Его перья не блестели, как у молодой здоровой птицы. Он явно доживал свой долгий вороний век. И доживал его со словом Nevermore!
Так мы и сидели. Я смотрел на старого ворона, а он смотрел на меня. И мы оба молчали. Я не знаю, сколько прошло времени, но почувствовал, что моя голова стала клониться на бархатную спинку кресла, глаза стали закрываться, и я уснул. На том самом бархате, на котором любила засыпать Ленора, когда я сидел возле окна и размышлял о нашей совместной жизни. Но не вернуть мне ту, что раньше сидела в этом кресле. Никогда! Nevermore!
Я спал и чувствовал, как клюв ворона погружается в мое сердце, как он приковывает меня к креслу, как происходит то, чего я больше всего боялся в последние годы. Я начал понимать, что даже после смерти мне не будет суждено увидеть Ленору, и не старый ворон будет тому препятствием, а страшное слово Nevermore! Это как заклятие, а ворон просто прилетел, чтобы сказать его мне, чтобы разрушить мои надежды на нашу встречу. Он отнимал у меня последнее, что согревало меня призрачной надеждой. Он сидел как последнее слово, как последняя точка в книге моей жизни. Вот сейчас ворон улетит, и все кончится. Мне незачем будет больше жить. Для кого будет рассвет? Для кого будут плыть облака по серому декабрьскому небу? Мне этого больше не надо. Nevermore!
Рассвет наступил. За окном появился серый туман, который постепенно светлел, и я стал различать корявые ветки старых акаций. Ворон пошевелился, расправил крылья и вдруг взлетел, сделал круг по комнате и полетел вниз вдоль лестницы, ведущей в подвал. Я вскочил и бросился за ним. Свеча догорела, комнату заливал тусклая серость, но на лестнице было совсем темно. Я ощупью добрался до конца ступенек и огляделся. Через небольшое оконце, почти закрытое стеблями старой малины, проникало немного света. Я увидел пустые коробки, которые хранились тут со времен нашей жизни с Ленорой, и ящики с плотницкими инструментами, оставленные тут после ее смерти, поскольку я понял, что никогда не буду заниматься постройкой теплиц. Ворона нигде не было. Я позвал его, с трудом выговаривая страшное слово «Nevermore!», попинал пустые коробки, но ворон не появился. Окошко было закрыто, других дверей в подвале не было, и было непонятно, куда делся этот страшный ночной гость, этот проклятый ворон.
Проклятый ворон! А ведь я где-то встречал эти слова! Я бросился наверх, в столовую, и подошел к старинному буфету, который остался тут еще со времен старика-алхимика. В одном из выдвижных ящиков хранились письма родителей мне на фронт. Так, вот письмо с описанием покупки дома. А вот и то, что я искал:
«… Мы с Джо бросились к мосту в надежде, что нам удастся спасти старика. Мать отстала, мы бежали вниз к оврагу, Джо, который моложе меня на 15 лет, добежал первым. Но он не стал спускаться вниз, а остановился возле моста. Вернее, возле чемодана старика, который стоял на самом последнем брусе. Казалось, что старик шел по краю моста, потом поставил чемодан и бросился вниз. Тут я услышал, как Джо тихо, но отчетливо произнес:
— Проклятый ворон!
Я увидел, что на чемодане сидит большая черная птица. Сидит молча, ничуть нас не боится. Сидит и как будто охраняет этот чемодан. Это был старый ворон. Я подбежал к мосту и махнул на него рукой. Ворон нехотя, с чувством собственного достоинства, сделал несколько шагов по чемодану, но и не думал улетать. Тогда я подобрал на дороге здоровый камень и приготовился в него бросить. Только тогда ворон нехотя взлетел и вскоре скрылся из виду. После этого мы с Джо спустились в овраг, чтобы убедиться, что у старика разбита голова, что он окончательно мертв и не в наших силах вернуть его к жизни».
Я положил письмо обратно в ящик и задумался. Ночные страхи начали отступать, мысли становились более отчетливыми. Стало понятно, что надо делать. Я растопил печь, заварил кофе и с удовольствием выпил две большие кружки пахучего напитка. Потом я согрел еще воды в небольшой кастрюльке, нашел зеркало, отнес его в ванную комнату и там сбрил свою бороду. Остатками воды я обтер тело, надел чистую рубашку, лучший свой сюртук, плащ с капюшоном и отправился на станцию. Я хотел найти Джо — юриста, который помогал родителям покупать этот дом. Я помнил из писем отца, что после этого случая они очень сблизились: Джо часто приезжал к ним в гости, они много разговаривали, и он мог мне прояснить некоторые моменты последних дней жизни моих родителей.
Контора, где работал Джо, находилась в Филадельфии на Маркет стрит. Я вошел в большое серое двухэтажное здание, прошел по красной шерстяной дорожке и подошел к высокой стойке из темного дерева. Клерк, у которого я спросил про Джо, секунду подумал и посоветовал зайти в комнату номер пять. Там меня выслушали и показали на стол в дальнем углу, за которым сидел плотный мужчина, лет сорока. Волос у него почти не было, но это только подчеркивало правильные и мужественные черты его лица. Узнав
